Около десяти лет назад в Красноярском крае был создан «Фонд поддержки научной и научно-технической деятельности». И сегодня наш гость - руководитель Экспертной комиссии фонда по естественным и техническим наукам, доктор биологических наук, директор «Государственного регионального Центра стандартизации, метрологии и испытаний в Красноярском крае, Республике Хакасия и Республике Тыва» Василием Моргуном.

Тема разговора – коммерциализация научных исследований.

- Василий Николаевич, насколько важна коммерциализация научных проектов для учёных, для самой науки, для края?

- Она не просто важна, она неизбежна! Потому что под коммерциализацией понимается выведение разработки на рынок, другими словами – её отоваривание. Естественно, если не провести формальную и неформальную процедуру коммерциализации, то разработка не сможет продаваться на рынке. Допустим, любая медицинская разработка должна пройти доклинические и клинические испытания и получить соответствующий документ о том, что она может быть использована в медицинских технологиях. Либо это изделие медицинской техники, либо это какая-то лечебная технология. Таким образом существует формальный допуск на рынок. То же касается оборудования, которое должно быть безопасным, то же касается пищевой продукции. Это одна сторона дела.

Но есть другая сторона коммерциализации. Оборудование должно быть конкурентоспособным и привлекательным для потребителя. Это неформальная сторона. Поэтому коммерциализация – сложный процесс, который обеспечивает рыночные перспективы любой разработке, а значит и хорошую судьбу любого коллектива, занимающегося научно-технической деятельностью.

В принципе, задача фонда как раз и состоит, в создании и замыкании научно-технического цикла. Это когда рынок даёт сигналы о поиске и создании новых разработок или обновлении существующих изделий, технологий. Позже эти разработки попадают на рынок, позиционируются, модернизируются и снова поступает заказ коллективу разработчиков о дальнейшем развитии данной сферы или замене разработки на качественно новую – это называется «технологический переход».

Поэтому коммерциализация – основной элемент движения вперед. Он очень трудно реализуется, но чрезвычайно важен.

- А что делать с хорошими проектами, которые по каким-то причинам не нашли применения? Есть какие-то рекомендации, советы их авторам?

- Первое и самое эффективное – найти заказчика научно-технической разработки. Когда наш фонд начинал работу, она строилась на том, что от заказчика разработки не требовалось финансирование, а требовалось только согласовать техническое задание на разработку и подтвердить перспективы её практического использования. Для разработчиков важно увидеть и выделить на рынке аналоги своей разработки, которые имеют уже перспективы рыночной жизни, которые пользуются спросом и имеют на рынке конкретную позицию. В этом смысле можно начинать с копирования, которое обозначают словом «реинжиниринг», и на основе создания имеющегося рыночного прототипа в дальнейшем совершенствовать свою продукцию и её позиционировать.

В любом случае фонд, поддерживая даже не имеющие явно выраженных рыночных перспектив разработки, позволяет существовать научно-техническим коллективам. Мы прекрасно понимаем, что, если нынешняя разработка не обязательно будет успешна на рынке, то завтрашняя будет успешна точно!

- Может быть и в рамках фундаментальных исследований тоже правильнее заранее иметь представление о будущем заказчике?

- Вы абсолютно правы. Я хочу напомнить, что Нобелевские премии за фундаментальные исследования вручают через 10 и более лет после того, как это исследование получило практическое воплощение на рынке. Поэтому любой коллектив, даже работающий в области фундаментальных исследований, мечтает и ориентируется на практическое использование. Но наука устроена так, что опять же гарантировать это использование можно только с определённой долей вероятности. Поэтому имеется большое запаздывание между фундаментальными исследованиями и практической реализацией изученных явлений.

На сегодняшний день появилась номинация «Ориентированные фундаментальные исследования». Мы совместно с центральными и федеральными фондами (например – РФФИ) поддерживаем такие исследования, где коллективы разработчиков уже представляют практические направления, в которых может быть использована их конкретная разработка.

С другой стороны, создание «института заказчика», формирование заказа тоже подпитывают фундаментальные исследования. Потому что коллектив, который занимается практическими научно-исследовательскими и опытно-конструкторскими разработками (НИИОКР), он всё равно зачастую нуждается в фундаментальной подоплёке, и возникает обратное движение. То есть коллектив, занимающийся практическим применением, уже ставит задачи перед фундаментальными разработчиками на усовершенствование каких-то компонентов.

Двусторонний процесс идёт. В задачи фонда как раз входит обеспечение кооперации между практикой, производством, заказом разработок и научно-техническими коллективами. Таким образом отчасти и фундаментальный процесс идёт.

Хочу добавить, что фундаментальные исследования у нас всегда были достаточно хорошо представлены. Потому что написать отчёт о научно-технической деятельности – это вещь достаточно простая по сравнению с внедрением. Когда фонд менялся, мы несколько реформировали. И я был одним из авторов этой реформы. Мы тогда поставили задачу усилить прикладную составляющую, тот самый «научтех».

Старый фонд в основном поддерживал фундаментальные исследования молодёжных коллективов. Денег там было очень мало. Прикладных работ вообще не было. Мы же предложили следующую схему: давайте софинансирование. Давайте техническое задание и после экспертной проверки, получайте несколько миллионов на проект. Если бы при смене губернаторов каждый раз не менялась стратегия, и мы бы дошли до уровня финансирования около 10 миллионов на одну работу, то сегодня уже были бы очень далеко впереди в прикладных работах, в научтехе.

Фундаментальные исследования потребляют ровно столько средств, сколько им предложат. А на научтех у нас в последнее время даже заявок нет. Как и нет достаточного количества работ, из которых можно что-то выбрать. 

- Почему? Денег нет?

- Потому что цикла нет. Работы не внедряются. Это как мясорубка: мы подкладываем мясо, а фарша на выходе гора, никто его не берет на котлеты. Забилась мясорубка.

Поэтому я и говорил о научно-техническом цикле. Допустим, продали прибор люминометр, он отработал 5 лет – вышла модернизация и далее пошла следующая модель. И в эти 5 лет над новой моделью работал не сборщик и не начальник цеха – работало конструкторское бюро и научно-технические разработчики. Новая модель пошла в серию, деньги, затраченные на её разработку вернулись. Потом возникает идея изменить физический принцип функционирования прибора – пошли в институт физики, заказали фундаментальные исследования… Вот оно всё крутится и растёт. А когда кручения нет, вот они и сидят со своими разработками.

Кардиомонитор, который мы сейчас с радиозаводом пытаемся сделать, - это разработка, которой уже больше 10 лет! Мы с большим трудом вытаскиваем её из университета, чтобы внедрить на медицинский рынок. А если бы это было сделано 10 лет назад и удалось этот кардиомонитор запустили серию из 100 штук… А их там нужны тысячи! И теперь представьте себе, что каждые два года идёт обновление – мы бы выдали уже пятую модель кардиомонитора, способную конкурировать с корейскими или даже американскими приборами. Вот о чём разговор!

А в реальности у коллектива, который этот кардиомонитор создавал, нет поступления средств, он частично распался, главный разработчик – человек уже очень пожилой… И так по всем разработкам.

- По моим наблюдениям внедряются те разработки, у которых есть компания-заказчик или сама она создана именно для реализации такой разработки. Такие компании знают, зачем им нужна разработка и как её внедрить. Есть понимание, на что они тратят средства?

К слову сказать, именно об этом недавно говорил Президент на заседании Совета по науке и образованию.

Современный рынок настолько поделен, что любой человек, который выходит на него с новой продукцией может сделать это только через ту организацию, которая уже на рынке сидит. Он может эту свою разработку только продать. Вы можете представить, что мы с вами вылезли на рынок со своей продукцией, и нас кто-то туда пустил? Там уже всё есть! И зачастую у любой разработки, с которой мы выходим, уже есть прототипы и рыночные аналоги. Тот же кардиомонитор – их десятки на рынке существуют. Но это же не значит, что мы не можем начать выпускать свой кардиомонитор! Или те же композитные материалы – их вообще множество!

А роль министерства связана ещё и с тем, что на сегодняшний день производить можно не то, в чем у нас в крае имеются наработки. А просто требуется принять решение, что нам в крае нужно производить вот это. Допустим, у нас нет ЦБК. Допустим. Скажем, старый развалился. А бумага и целлюлоза нам нужны. Можно покупать где-то и завозить сюда. Но можно принять решение производить собственную бумагу и целлюлозу. И мы её будем производить! В Корее никогда не было автопрома. Они приняли решение, и сейчас Hyundai – крупнейшая компания по производству автомобилей.

Допустим, я хочу в крае производить рентгеновское оборудование или томографы? При этом, знаю, что такого оборудования на рунке огромное количество. Оно выпускается в Америке, Италии и где-то еще… Но я считаю, что должны! Кто-то должен такие «хотелки» координировать, принимать решение: начинать заниматься этими разработками или нет. Идти от заявок и потребностей. И вот тут слово за министерством здравоохранения. Именно оно должно сказать: «Это нам не надо. И это не надо… Будем производить кардиомониторы и рентгеновские аппараты!». Разработчики начинают работать и говорят: «Что возьмём за прототип? Давайте этот итальянский, он хорошо показал себя в эксплуатации». Скопировали – и поехали производить! Но это может сделать только министерство или какой-то большой промышленный заказчик типа Железногорского ИСС. А таких в крае осталось очень мало.

И это совершенно не правильно. У науки, любой науки, должен быть заказчик. Наука не должна работать «в стол».